newyuzhanin (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
newyuzhanin) wrote2011-12-27 04:03 pm
newyuzhanin) wrote2011-12-27 04:03 pm
Entry tags:
1-2
1.2. Рассказ второй. Клуб знакомств.
К своему стыду, я вынужден признаться, что не могу с полной уверенностью сказать, где и когда именно я впервые ее увидел. Но почти наверняка это должно было произойти в гостях у Цирцеи, где все мои тогдашние друзья-приятели перезнакомились друг с другом - кроме тех, кто был знаком еще со школьных лет или оказался на одном потоке в университете. Шел 1990-й год, мне было восемнадцать, Пенелопе тоже. Это была обычная для того времени компания, где все юноши попеременно ухаживали за всеми девушками; где разговаривали почти исключительно цитатами - на тот момент основу лексикона составляли фильмы Захарова, тексты Щербакова, недавно опубликованный роман Булгакова, а также, конечно, вечные Ильф и Петров; и где построение мира личных отношений, завязывание и разрыв романов, постоянный алкогольный и табачный туман в качестве атрибутов только что достигнутой взрослости и свободы занимали всё душевное пространство участников до такой степени, что было немыслимо и задуматься, не то что заговорить о карьере, политике или религии. Где постоянное безденежье не составляло проблемы, поскольку легко разрешалось тысячей самых невероятных и экзотических способов. Где ничего не говорилось всерьез (это было бы дурным тоном), но шутка приобретала порой убийственную важность.
Я увидел ее и отвернулся, потому что она была слишком хороша для меня тогдашнего. Она была красавица, с яркими детскими губами, с блеском глаз из-под длиннющих ресниц, золотистыми локонами, влекущей женственной фигурой. Но и этого мало. Она почти не разговаривала, и была поэтому как бы окутана дымкой таинственности и печали; а уж если ее голос изливался наружу и становился доступен нашему слуху - то это было когда она пела.
Кругом туман, впереди туман,
позади туман, в голове туман...
Пустой карман, полевой бурьян,
вот-вот буран, и вся жизнь - обман.
Кругом стена, позади весна,
впереди война, на груди жена,
Я жильё спалил, я ружьё сломал,
и погнал в чём был, и сбежал, сбежал...
Эй-эй-эй, погоняй лошадей!
Эй-эй-эй, поторапливайся!
Эй-эй, к хлопотной доле своей
веселей приноравливайся!
Впереди овраг, а в овраге враг,
у врага наган, а кругом туман...
Тарантас сожгут, и жену возьмут,
лошадей в хомут, а меня убьют.
И зачем скакал, и чего искал,
от кого бежал, отчего дрожал?
Всё одно - конец, всё равно - свинец.
А, и жизнь одна, и пятак цена!..
И слёзный всхлип, и колёсный скрип,
и осип, охрип, да не влип, не погиб...
Позади страна... Пощади, война!
На груди жена, и вся жизнь видна...
Ты, жена, не плачь! Не стреляй, басмач!
Не съедай, шакал! Не зазря скакал!..
Свисти, шайтан... Шелести, каштан...
Позади туман... Впереди туман...
Она играла на гитаре не как все мы, по способу бум-шкряб-шкряб, а по-настоящему. Она брала ноты на басовых струнах и держала мелодию полным голосом. Голос, когда она пела, был у нее бархатистый, насыщенный, диапазон уходил в глубокие низы - так что потом, через много лет, когда мы пели с ней дуэтом, верхняя партия была как правило моя (как это происходит и во многих дуэтах Сергея Никитина с Татьяной). Она одевалась в летние яркие платья и зимние мягкие свитера, каких ни на ком больше нельзя было увидеть - потому что она придумывала, шила и вязала их сама. Среди наших полубогинь тогда мало какая была способна просто заштопать дырку на протертых джинсах...
Да, я и тогда думал, что любовью можно управлять, и мне было ясно, что эта шапка не по Одиссейке. Ее взгляд был насмешлив, она казалась старше и опытнее (хотя была младше меня), было понятно, что я буду ей смешон, что мне нечего ей предложить, нечего противопоставить роскошным молодым людям вокруг - спортсменам, рокерам, удачливым бизнесменам, просто привлекательным самцам... Я был мальчик, пожалуй даже еще и девственник. Мне было не сюда. Я искал надежного варианта после очередного катастрофического фиаско в моем пожизненном романе с прекрасной Еленой, которая в тот раз предпочла мне Париса и как раз в эту пору выходила за него замуж.
"Не родился еще тот мужик, который не хочет нашу Пенелопу", - вероятно, не без зависти говорила мудрая Цирцея - держательница нашего бурнокипящего клуба, съемщица однокомнатной квартиры на окраинной станции метро, молодая мать чудесного розовощекого младенца, за право охранять ночной сон которого дошло до драки между Орфеем и Агамемноном, и великая мать всего сущего. Что ж, зато полное подавление и вытеснение в себе сексуальной составляющей этого влечения позволило мне тогда без задней мысли общаться с Пенелопой на интересующие нас обоих темы, и в результате я приобрел в ее лице бескорыстного, надежного, близкого друга на долгие годы - до той поры, когда "не ведаю, кто из демонов подучил нас" и мы зачем-то "перешли на ты".
К своему стыду, я вынужден признаться, что не могу с полной уверенностью сказать, где и когда именно я впервые ее увидел. Но почти наверняка это должно было произойти в гостях у Цирцеи, где все мои тогдашние друзья-приятели перезнакомились друг с другом - кроме тех, кто был знаком еще со школьных лет или оказался на одном потоке в университете. Шел 1990-й год, мне было восемнадцать, Пенелопе тоже. Это была обычная для того времени компания, где все юноши попеременно ухаживали за всеми девушками; где разговаривали почти исключительно цитатами - на тот момент основу лексикона составляли фильмы Захарова, тексты Щербакова, недавно опубликованный роман Булгакова, а также, конечно, вечные Ильф и Петров; и где построение мира личных отношений, завязывание и разрыв романов, постоянный алкогольный и табачный туман в качестве атрибутов только что достигнутой взрослости и свободы занимали всё душевное пространство участников до такой степени, что было немыслимо и задуматься, не то что заговорить о карьере, политике или религии. Где постоянное безденежье не составляло проблемы, поскольку легко разрешалось тысячей самых невероятных и экзотических способов. Где ничего не говорилось всерьез (это было бы дурным тоном), но шутка приобретала порой убийственную важность.
Я увидел ее и отвернулся, потому что она была слишком хороша для меня тогдашнего. Она была красавица, с яркими детскими губами, с блеском глаз из-под длиннющих ресниц, золотистыми локонами, влекущей женственной фигурой. Но и этого мало. Она почти не разговаривала, и была поэтому как бы окутана дымкой таинственности и печали; а уж если ее голос изливался наружу и становился доступен нашему слуху - то это было когда она пела.
Кругом туман, впереди туман,
позади туман, в голове туман...
Пустой карман, полевой бурьян,
вот-вот буран, и вся жизнь - обман.
Кругом стена, позади весна,
впереди война, на груди жена,
Я жильё спалил, я ружьё сломал,
и погнал в чём был, и сбежал, сбежал...
Эй-эй-эй, погоняй лошадей!
Эй-эй-эй, поторапливайся!
Эй-эй, к хлопотной доле своей
веселей приноравливайся!
Впереди овраг, а в овраге враг,
у врага наган, а кругом туман...
Тарантас сожгут, и жену возьмут,
лошадей в хомут, а меня убьют.
И зачем скакал, и чего искал,
от кого бежал, отчего дрожал?
Всё одно - конец, всё равно - свинец.
А, и жизнь одна, и пятак цена!..
И слёзный всхлип, и колёсный скрип,
и осип, охрип, да не влип, не погиб...
Позади страна... Пощади, война!
На груди жена, и вся жизнь видна...
Ты, жена, не плачь! Не стреляй, басмач!
Не съедай, шакал! Не зазря скакал!..
Свисти, шайтан... Шелести, каштан...
Позади туман... Впереди туман...
Она играла на гитаре не как все мы, по способу бум-шкряб-шкряб, а по-настоящему. Она брала ноты на басовых струнах и держала мелодию полным голосом. Голос, когда она пела, был у нее бархатистый, насыщенный, диапазон уходил в глубокие низы - так что потом, через много лет, когда мы пели с ней дуэтом, верхняя партия была как правило моя (как это происходит и во многих дуэтах Сергея Никитина с Татьяной). Она одевалась в летние яркие платья и зимние мягкие свитера, каких ни на ком больше нельзя было увидеть - потому что она придумывала, шила и вязала их сама. Среди наших полубогинь тогда мало какая была способна просто заштопать дырку на протертых джинсах...
Да, я и тогда думал, что любовью можно управлять, и мне было ясно, что эта шапка не по Одиссейке. Ее взгляд был насмешлив, она казалась старше и опытнее (хотя была младше меня), было понятно, что я буду ей смешон, что мне нечего ей предложить, нечего противопоставить роскошным молодым людям вокруг - спортсменам, рокерам, удачливым бизнесменам, просто привлекательным самцам... Я был мальчик, пожалуй даже еще и девственник. Мне было не сюда. Я искал надежного варианта после очередного катастрофического фиаско в моем пожизненном романе с прекрасной Еленой, которая в тот раз предпочла мне Париса и как раз в эту пору выходила за него замуж.
"Не родился еще тот мужик, который не хочет нашу Пенелопу", - вероятно, не без зависти говорила мудрая Цирцея - держательница нашего бурнокипящего клуба, съемщица однокомнатной квартиры на окраинной станции метро, молодая мать чудесного розовощекого младенца, за право охранять ночной сон которого дошло до драки между Орфеем и Агамемноном, и великая мать всего сущего. Что ж, зато полное подавление и вытеснение в себе сексуальной составляющей этого влечения позволило мне тогда без задней мысли общаться с Пенелопой на интересующие нас обоих темы, и в результате я приобрел в ее лице бескорыстного, надежного, близкого друга на долгие годы - до той поры, когда "не ведаю, кто из демонов подучил нас" и мы зачем-то "перешли на ты".